Форум » Другая сказка » 9 апреля. Разговор Катарины и мастера » Ответить
9 апреля. Разговор Катарины и мастера
Hugo Lantern:
Salazar Slytherin: Посмеялись - и хватит. Сегодня и так было неожиданно много веселья; как правило, если днем приходится много смеяться, вечер выдается на диво паршивым, поэтому Салазар предпочел бы, чтобы в ближайшее время случилась бы какая-нибудь не существенная, но все-таки гадость, - для пущей сбалансированности. Посему мужчина натянул на лицо привычную маску полуулыбки, и голос его звучал уже совершенно спокойно: - Кто знает, кто знает... Вдруг у Вас есть какой-нибудь тайный мотив, из которого Вы уже сочинили коварный план? - лукавый прищур, но совершенно серьезный тон. Невыносимость в действии, - Вполне вероятно, что такая перспектива Вам покажется куда более привлекательной, нежели слушать мою болтовню, довольно-таки нудную, спешу предупредить. Говоря с женщиной, никогда не знаешь, о чем она думает, милая леди! Все-таки он позволил себе еще немного посмеяться: сдержанно, почти беззвучно; кроме того, казалось, что в этом смехе содержится какая-то едва уловимая горечь, какая бывает иногда у вина: и вроде вкус полный, и аромат приятный, а есть в нем что-то лишнее, какая-то едва ощутимая горечь, которая не портит общего впечатления, но и не делает вкус лучше. - Так вот... Я, помнится, обещал рассказать, как заблудился в тумане, - снова заговорил он, закрыв глаза, погружаясь в воспоминания, - Это случилось позапрошлой осенью. Я ночевал в лесу, было уже довольно зябко, и я проснулся до зари. Все сырое, знаете, премерзкое ощущение... Я даже костер развести не смог, кое-как перекусил и пошел своей дорогой, точнее, куда глаза глядят. Я тогда просто бродил по лесам, хотелось побыть одному...
Katarina Longbottom: Катарина возмутилась, с чего бы это вдруг ей затевать коварство? Какой в этом смысл? Она просто любила истории. Но в словах Мастера ей показалась какая - то затаенная грусть. Или, быть может, обреченность? Девушка сказала неожиданно тихо и серьезно: - Милорд, я просто люблю рассказы. У меня нет тайных мотивов, я не хочу вас не подставлять, не причинять вам боль. Девушка еще крепче прижала к себе острые коленки и внимательно смотрела на задумчивого Слизерина. Ей нравилось просто смотреть и, конечно же, слушать. Она не хотела прерывать, когда перебиваешь не видно той магии рассказа, что есть в истории.
Salazar Slytherin: На слова Катарины касательно коварных замыслов мужчина лишь пожал плечами, и этот жест был куда красноречивее любых фраз: сомнение, боязнь доверять, нежелание пускать кого-либо в душу - все отразилось в этом жесте, словно говорящем: "Кто знает? Я уже никому не верю, ни во что не верю, все готов поставить под сомнение..." Девушка слушала внимательно, не перебивала, не отвлекалась - рассказывать было легко, нужные слова сами приходили на ум, складывались в законченные фразы и легко слетали с губ, составляя рассказ; Салазар говорил, не открывая глаз, он словно был сейчас там, в том лесу, а здесь был лишь его голос, чуть хриплый, но вполне приятный, даже мягкий сейчас, когда он повествовал о светлом воспоминании. - Потом я вышел из леса. Скоро должно уж было светать, но пока казалось серым, блеклым - все застилал густой туман. Дальше мой путь лежал через поле, и я словно в воду погружался в эту сырую мглу: сперва я не видел своих ног по колени, потом, когда я уже спустился на само поле, туман был мне по пояс. Он все сгущался и сгущался, достиг уровня груди, и вскоре я уже шел, толком ничего не видя - белое небо, бело кругом, и я сам в этом белом, все белое... И холодно. Сыро и холодно, волосы влажные, в них мерцают капли воды, одежда вся сырая, рожь тоже сырая, да еще совсем не видишь, куда идешь... Я пытался сохранить направление, в котором шел, но очень быстро сбился. Я вдруг почувствовал себя ужасно, чудовищно маленьким, потерянным... Казалось, еще мгновенье - и я растворюсь в этом тумане, он поглотит меня, и я тоже стану белым-белым, и легким, и холодным...
Katarina Longbottom: Кэти внимала, чуть приоткрыв ротик, и казалось, полностью ушла в себя. Ей были недоступны частые путешествия, гуляние по весеннему лесу, вид звезд зимней ночью... Слабое здоровье есть слабое здоровье, что ни говори. Но не это главное, Катарина сумела с этим смирится, научилась улыбаться жалости, с которой на нее иногда смотрели в родном замке, и видеть мир, строя его для себя по рассказам других. Это, даже, где-то было хорошо - она почти не знала подлости и предательства, лести и лицемерия, даже жестокости. И сейчас, покуда мастер рассказывал, воображение рисовало ей и лес, предрассветное утро, ночную прохладу, подсознательно она представляла себе каждое дуновение ветра и каплю росы. И пугающую слепоту молочно-белого тумана тоже ощутила, и вздрогнула. Как же это страшно оказаться одной в таком месте в такой день. Девушка вглядывалась в черты лица мужчины, сидящего рядом, и словно видела что -то за спокойными чертами. Словно штормящее море в неожиданно ясный день. Катарина смотрела на лорда Салазара, пытаясь предугадать, что случилось дальше.
Salazar Slytherin: - Казалось, что я ослеп - таким все было белым, я совсем ничего не видел, - продолжал рассказывать зельевар, - а потом вдруг солнце проснулось, и туман начал таять. Сперва небо стало золотистым, потом золотисто-розовым, а потом и туман окрасился этими цветами, широкими полосами, лучи казались широкими лентами, только удивительно прямыми, ровными... Они то тут, то там прознали пелену мглы, и это было как в странном сне, так нереально, невозможно... Салазар на несколько мгновений замолчал, переводя дыхание и давая отдохнуть горлу: голос снова начал садиться, говорить стало тяжело. - Наконец, туман начал спадать, постепенно рассеиваться. Вскоре я увидел лес по краям поля, а потом и рожь, в которой стоял. Вся моя одежда была в мелких капельках, и они искрились на солнце. Последние клубы тумана уползали, гонимые пробудившимся ветерком, возвращались привычные краски: золотая солома, вся сырая, желтовато-зеленые листья, черные стволы деревьев... А небо уже было ослепительно голубым, и лишь на востоке оно еще было окрашено розовым. Я стоял посреди поля, продрогший, ошеломленный, испуганный, потерянный, восхищенный... Я запрокинул голову и посмотрел на небо - оно было до слез ярким, таким чистым, таким безмятежным! И я завидовал ему... Слизерин сам не заметил, насколько увлекся повествованием; он говорил совершенно искренне, ни на мгновенье не задумываясь, какое впечатление производят его слова, какое впечатление сейчас производит он сам, он просто говорил то, что жило в его сердце, в его памяти. Он вовсе не планировал настолько открываться перед этой девушкой, но воспоминания захватили его, опутали сетью потрясших его когда-то и снова оживших чувств, и он не смог бы сейчас вдруг натянуть привычную маску.
Katarina Longbottom: Это было замечательно. Обворожительно. Воистину голос Салазара Слизерина, алхимика и зельевара, очаровывал и изумлял. Делился. И картина проносилась перед глазами, и сердце наполнилось восхищением и радостью, незамутненной и чистой, похожей на радугу, после сильного ливня. Катарина смотрела на мужчину восхищенно-радостно. Голос звучал неровно, взволнованно, но искренне и благодарно. - Это.. это просто так... так ярко, милорд! Словно белое море и роса... Мессир Салазар, вы такой хороший рассказчик! Вы... вы просто прекрасны! - пытаясь сформулировать чувства, выразила девушка первые же слова, что пришли в голову. Это похоже на полет во сне. На сказку, на радость. На жизнь в конце концов! Девчушка смущенно почесала носик и сказала: - Просто вы рассказываете так, будто это не я вас вынудила, но и вы сами не прочь. Мой брат и отец не когда не могли рассказать так! Спасибо вам большое, милорд. Флейта привычно скользнула в руки, девушка завертела ею, как обычно в минуты сильного волнения.
Salazar Slytherin: - Эээ... - удивленно изрек Салазар, очнувшись от грез и открыв глаза, - Что... Прекрасен? Кто? Почему? На те несколько минут, пока длился рассказ, он совершенно ушел в себя, забыл обо всем на свете. Постепенно все возвращалось на свои места, но как же не хотелось отпускать эту нежданную грезу, опутавшую сознание своими волшебными сетями так крепко! Слизерин еще на несколько мгновений закрыл глаза. Пора было возвращаться из сказки в быль... - Я, наверное, увлекся. Простите, наверняка получилось слишком длинно и нудно, - тихо проговорил он, отчего-то пряча глаза, избегая встречаться взглядами с собеседницей; сейчас он был все еще слишком открыт и чувствовал себя беззащитным, - Но я действительно завидовал небу... Последние слова он проговорил совсем шепотом, едва слышно. Тонкие губы снова застыли, искаженные улыбкой, - искренней и оттого пугающей. Слишком много было в этой улыбке горечи, невыносимой тоски, холодной и липкой, как осенний туман, но все же, это была именно улыбка. А взгляд был пустым, и в нем отражалось то до слез синее небо из позапрошлой осени, невыносимое, чистое, безбрежное - как отчаяние... Увидев флейту в руках Катарины, мужчина подумал, что музыка смогла бы развеять переполнявшие его чувства, слишком сильные, слишком яркие, - он всегда боялся таких... - Сыграйте, пожалуйста, - тихо произнес он, и его просьба прозвучала почти как мольба, и голос дрожал. Мастер зелий закашлялся, приложив ладонь к губам. Теперь его лицо выражало лишь бесконечную усталость. Она видела его без маски, и это было ужасно. Как, когда, почему он открылся? Он не мог понять, не мог вспомнить, когда это случилось, как это произошло. Он не мог просто надеть любимую улыбку, и это было катастрофой. Слишком страшно...
Katarina Longbottom: - Нудно..? О, нет, это было восхитительно! Вы - замечательный рассказчик. - Катарина несколько растерянно посмотрела на алхимика. Все мы завидуем небу, когда-нибудь да где-нибудь. самой себе сказала девушка. Ее сердце сжалось, таким ранимым выглядел этот суровый мужчина, не искавшей ничей помощи. Она просто не знала, что сделать, что сказать. И ощущала себя маленькой и совсем беспомощной. Музыка. В это слово она вцепилась всеми силами, всеми мыслями. Это оказалась неожиданно тяжело, знакомым жестом поднести любимый инструмент к губам. Что сыграть? Она не знала. И не думала. Это была импровизация. Но музыка зазвучала. Тихая, но вначале словно рваная, мелодия набирала обороты, звуча все так же прерывисто, но гармонично. Словно панно, Кэти составляла свою музыку из красок и ощущений. Холод и белый туман - угрожающе, почти кричащая о своей неприветливости мелодия. Блестящая роса - приносит свежесть, успокаивает. Музыка словно усыпляет свою враждебность. Желтый лес, зеленый отсвет прошедшего лета - воспоминание, мучительно-болезненное, но такое сладкое. И тон будто бы совсем упал. И надежда. Небо. Мелодия вновь идет вверх. Уже без угрозы, но снова успокаивается. Она дарит покой и тихую, почти незаметную радость. И все ну и что. И все все равно. Катарина оторвала флейту от губ. Нестерпимо захотелось убежать - раньше так она играла только отцу. Да и то, не совсем так.
Salazar Slytherin: Он так надеялся на музыку, но мелодия была полна тревоги. Рваная, дерганая - слишком много эмоций, слишком нервно. Тревога нахлынула новой волною, в этот раз захлестнув с головой. Слизреин тяжело вздохнул, сжал кулаки. - Что с тобой, как могло это случиться? Не ты ли построил эти стены? Ты верил, что они надежны, что никто не сможет разрушить их. Ты верил, что замки на воротах никому не взломать, что ворота прочны, и никакой таран не разобьет их. Так почему они распахнуты настежь, а на стенах нет лучников? Где вся стража? Ты беззащитен, твой замок открыт для всех... Безумец, его же по камушку разнесут, что не смогут разрушить - сожгут, а пепел растопчут! Ты безрассуден, как, как ты мог так открыться, так нелепо подставиться? Эта музыка, слышишь ее? Сейчас она заполнит все твое сознание, и ты сдашься! Сам сдашь все ключи! Ты слаб! - это было уже слишком, чувства и мысли сцепились и рвали друг друга когтями и зубами, как одержимые; мужчина схватился за голову, нервно тер виски, кусал губы. Музыка была совершенно невыносимой... Но вдруг что-то произошло, что-то изменилось, и мелодия стала более спокойной, обрела гармоничность, зазвучала полнее, словно нервный ручеек, прыгающий по крутым скалам, влился в широкую реку, тихую и безмятежную, равнодушную ко всему на свете. Слизерин уронил руки на колени, бледные пальцы еще раз нервно дернулись, словно искаженные судорогой, и расслабились; дыхание стало более ровным, искусанные губы замерли в печальной улыбке. Глаза его были закрыты, ресницы иногда вздрагивали, но он словно боялся приподнять веки и увидеть источник этой мучительной мелодии, так истерзавшей его и без того изорванную душу. Сейчас музыка несла покой и свет, но боль еще не утихла. - Что Вы сделали со мной... - едва слышно прошептал Салазар, все-таки открыв глаза, - Вы не должны были никогда этого увидеть... Он вздохнул, тяжело и мрачно, как-то даже обреченно; печально улыбнулся, глядя в глаза Катарины, покачал головой. - Простите... - уже вполне уверенно, почти привычным тоном произнес мастер зелий; скоро он сможет снова улыбаться, как всегда, но какой это теперь имеет смысл? Она все равно не поверит. Она знает, что прячется под его маской. Она видела. Она почувствовала. Это отчаяние коснулось и ее...
Katarina Longbottom: Мне хочется плакать от боли Или забыться во сне Где твои крылья, Которые так нравились мне? Катарина смотрели на Слизерина. Ей было даже не страшно - пугающе страшно. И отчего - то очень - очень больно. Так не должно быть! Все не так, не так... Не должен был этот человек чувствовать боль, никто вообще не должен! но он чувствовал. И мне кажется, что эта обреченность... Она сводит с ума. Будто грозовое небо, через которое лишь иногда пробивается свет солнца. Это так пугает! Это не правильно!! Девушка сжала кулачки, не зная, что делать. и вздрогнула от слов и взгляда мастера. Нет! Я то уж точно не хотела причинять боль, даже ненароком! Простите... если сделала... Девушка пристальнее, все более и более внимательно всматривалась в лицо мужчины. Оно казалось ей каким-то очень уставшем и уязвимым. Будто ангел, которому жестокая судьба обломала крылья. Так трогательно и хрупко. Синее небо. Почему он расстраивается? Не надо, ведь небо все еще у него над головой? И просто надо поднять взор... Почему так больно? Мне словно больно его болью. Это так... Просто... Я не знаю! Слишком обреченно. Девушка и сама не смогла бы объяснить, что заставило ее так поступить - неуверенно коснувшись лица зельевара, девушка провела рукой, словно стараясь снять это выражение боли, несмотря на уже окрепший голос. Прошептала тихонько: - Ну что вы... Все будет хорошо. Обязательно!
Salazar Slytherin: - Да... Все будет хорошо, - прошептал Салазар, щурясь, - Только не сейчас и не у нас... Он снова смеялся, но как же был не похож этот смех на его же беззаботный хохот, звучавший в этих сводах еще недавно! Иногда смех звучит куда страшнее любых рыданий, куда обреченнее, безнадежнее. - Но... Спасибо тебе, - вздохнул он, уже улыбаясь мягко и искренне, - Спасибо. Я больше так не буду... А ты... Ты не переживай за меня. Меня еще надолго хватит... Он подмигнул Катарине и потрепал ее по волосам - в общем-то, жест совершенно не позволительный для учителя, но сейчас о многом можно было забыть. Формальности были не так уж и важны. - И так, любезная леди, - уже даже весело произнес мужчина, лукаво щурясь, - О чем же еще рассказать Вам? Как сгладить это ужасное впечатление? Мне не хотелось бы, чтобы я запомнился Вам таким. Это не есть моя суть, хоть и поглотило значительную часть меня. Я все еще жив... Вы ведь верите мне? - Слизерин смотрел в ее глаза и улыбался. И сейчас в его улыбке было рассветное солнце...
Katarina Longbottom: Будет. Хорошо. И у нас... То есть, у вас и у меня. Ведь... Все, я запуталась! а смех такой грустный и обреченный. И все же... Все же. Я надеюсь, все будет хорошо. И в глазах людей больше никогда не увижу я такой тоски. Я не знаю. Что я видела в своей жизни? Замок да школу. И то недолго. Но никто не должен терять веру! Наверно. а он все же странный, этот господин Салазар Слизерин. Странный. То веселый и язвительный, то грустный и ранимый. Но почему -то кажется очень родным. И как можно не переживать за такого человека? Ведь вестимо же, что если долго гнуть ветку, она переломится. И все же я почему -то улыбаюсь, неуверенно правда, в ответ. И все же приятен жест, за который раньше обижалась на отца и брата. И другим просто не позволяла такого. Чувствую, как вспыхнули щеки. Да. Сегодня поистине странный день. И улыбка выходит, наверное, слишком задумчивой. И, на мой взгляд, слишком доверчивой! Только улыбка алхимика действительно такая красивая... и добрая. Освещает все вокруг. - Верю, милорд, ведь я же беседую с вами, и вы кажетесь вполне живым! Расскажите, пожалуйста, как вы решились поделиться своими знаниями. Ведь это такой серьезный шаг!
Salazar Slytherin: - Что же сказать тебе? Если я скажу правду, ты будешь считать меня чудовищем и не захочешь больше говорить со мной. Наверное, я такой и есть... Да, чудовище. Странный зверь, воющий от тоски, дикий, сторонящийся собратьев по крови, но мечтающий об их обществе. Странный зверь, ненавидящий всех, начиная с себя, и мечтающий уничтожить в себе все чувства... Слишком разумный, чтобы полностью отдаться звериной сущности, но слишком зверь, чтобы считаться человеком. Ты сможешь ей это объяснить? Сможешь рассказать, зачем ты учишь людей? - Салазар медлил с ответом, задумчиво улыбался и молчал, глядя в глаза собеседницы. - Знание... Говорят, знание - сила. Наверное, так и есть. Но я бы сказал, что знание - власть. Тот, кто владеет знаниями, сможет получить и все остальное. Даже деньги не играют такой роли... - начал он объяснять, тщательно выбирая слова, нанизывая их на нити беседы и собирая из них бусы фраз, - Я, увы, не могу воспользоваться этим чудесным инструментом в полной мере, однако, есть те, кто, обладая знаниями, сможет добиться очень, очень много. Я могу дать им это орудие... Они смогут изменять жизни целых народов. Разве это не чудесно? Лукавый прищур, полуулыбка-полуухмылка - Слизерин сейчас был похож на кота, каких держат сказочные ведьмы, - хитрющего, коварного, но ласкового, если правильно почесать за ушком. А вообще, мастер зелий был похож на шиповник: колючие стебли, растущие там, где им хочется, сколько бы садовник не выкорчевывал поросль, мощные корневища все равно дотянутся до желанного места и прорастут новыми усыпанными шипами побегами, и сколько бы он не стриг куст, пытаясь придать ему форму, он все равно разрастется так, как ему самому нравится. И распустятся цветы - простенькие, невзрачные, но душистые. И вроде смотреть не на что - а увидишь, наклонишься понюхать - и не оторвешься, и голова закружится от дурманящего медового аромата. И так и будешь день за днем приходить к этому непокорному кусту, и будешь пьянеть от нежного запаха, и снова руки будут исколоты шипами - смотреть смотри, но не смей касаться! - и неказистый шиповник будет любимым твоим растением во всем саду, но ты так и не поймешь, за что ты его обожаешь, смотреть-то не на что: ветки корявенькие, цветы страшненькие... И так и не поймешь, что аромат давно уж завладел твоим сердцем, твоею душой, что этот медовый запах пропитал даже твою кровь... А шиповник будет цвести. Он ничего не заметит - ему интересно лишь небо над ним, потому что у неба нет чувств. И он будет смотреть в это небо - а ты будешь смотреть на него, и только царапины на руках будут единственным итогом вашего общения.
Katarina Longbottom: Четырех сотый пост, хД) Девушка удивленно посмотрела на Салазара, размышляя, что она никогда не думала о знании, как об оружии. Это было так естественно, помогаешь, если знаешь как, лечить, если можешь. - Наверное я очень глупый человек. Я никогда не задумывалась ни о власти, ни о том, что знание может служить ключом, открывающем закрытые двери. подумать, то это кажется очевидным. Страшно представить, что кто - то может использовать знания для корысти и жажды власти, не думая о том, что можно сделать другим. Нет, я, разумеется, понимаю, что человек всегда думает вначале о себе, но полностью забыть о других, пользоваться ими... Это мне кажется неправильным. Ведь так эти "другие" лишаются шанса стать тем, кем их хочется. А вы все же такой хороший и мудрый человек, что даруете другим право иметь больше возможностей достичь чего - то, Лорд Салазар! Да, сравнение с щенком было неуместно. Скорее, кот, дикий и поджарый, но почему - то безумно довольный. Как дорвавшийся до крынки сметаны, не положенной ему. Как говорил там батюшка? Кошки, они, конечно, красивы, но гуляют только там, где хотят. Забавно. Девушка потянулась, тело все же немного затекло от постоянного сидения, сказала: - Мастер, а вы чего - нибудь боитесь? Я вот, хоть и понимаю, что глупо, но очень боюсь лошадей!
Salazar Slytherin: - В жизни всегда так: кто-то обретает, кто-то теряет. Не бывает такого, чтобы все были счастливы... Если кто-то стал счастливее, значит, в эту же минуту кого-то настигла беда. Мир находится в равновесии... - спокойно отвечал Салазар, слегка пожимая плечами, - Кто силен и смел, тот успевает урвать свой кусок. Кто труслив и слаб, плетется следом и подбирает остатки. Кто умен и хитер - получит все... Главное - уметь оказаться в нужном месте в нужное время. Capre diem, как говорится, - лови момент! Шанс добиться желаемого есть у каждого, но все умеют им воспользоваться. Что ж, им же хуже... Мужчина рассмеялся, тихо, по-кошачьи жмурясь, лукаво и чуть злорадно, словно его забавлял тот факт, что в игре под названием Жизнь всегда найдутся проигравшие, но никогда не бывает выигравших. - Ты думаешь, я даю им шанс достичь большего? О нет, я даю им шанс достичь того, чего хочется мне. Из этих выходцев из благородных семей получатся очаровательные марионетки, которые займут высочайшие посты, но будут плясать лишь под мою мелодию, повинуясь нитям, привязанным к моим пальцам... О нет, делиться властью я не намерен! - вот какие мысли жили под маской вежливой улыбки, вот какие мечты обитали в этом сердце... Нет, он не был злым, как и не был добрым: он просто привык добиваться желаемого, а цель, как известно, оправдывает средства... Вопрос, заданный Катариной, удивил мастера зелий. Ничего подобного он не ожидал. Хотя... Она ведь явно идеализирует его, считает его хорошим, мудрым, добрым... Наверное, думает, что он и страха не знает. А он многого, очень многого боялся... - Да, милая леди, мне знаком страх, - тихо произнес он, снова заглядывая в ее глаза, - Больше всего я боюсь... Людей. Остальное, поверьте мне, не так уж страшно! Нет смысла бояться смерти: мы все равно все умрем, к чему же переживать из-за неизбежного? Нет смысла бояться гнева стихии: если он настигнет тебя, ты все равно не сможешь остановить его. Нет смысла бояться болезней: все болеют, все умирают, это так естественно... Бояться следует лишь себе подобных: они, в отличие от самого лютого зверя, убивают не для того, чтобы выжить, а потому, что это им нравится. Только человек может сознательно причинять боль и получать от этого удовольствие. Нет ничего и никого страшнее, чем мы сами...
Katarina Longbottom: - Не бывает, - тихо согласилась Катарина. - Но очень хочется. Ваши рассуждения, милорд, проникнуты горестью, это обидно. Вы даже, наверное, правы, и, может быть, во всем. Но ведь есть еще одна правда! Что не замечая, алча к чужому богатству и счастью, мы в первую очередь губим себя. Свою душу, и в итоге подозреваем всех подряд, обвиняя во всех грехах. - В голосе Катарины слышалась горечь. Она вспомнила вновь ту старую женщину, что так несправедливо прокляла ее невестку. И как после этого начали страдать все в доме, но прежде всего, конечно, молодая чета. - Ведь есть же люди, которые Которые счастливы малым, и нельзя же их назвать глупыми и никчемными! Они просто живут в мире с собой... Разве не это счастье? Девушка задумчиво смотрела на собеседника. Блики мерцали на его лице, делая его каким-то нечеловеческим, что ли? Она лишь вздохнула, отгоняя от себя дурные предчувствия. разве может человек, только что казавшийся таким ранимым быть жестким и даже жестоким? Ерунда все это. Тихо спросила в ответ на слова мастера: - Но, Мессир, разве бояться людей, несмотря на недостатки их, на жестокость, разве это не глупо? Если бояться людей, то как тогда можно хоть кому - нибудь доверять? А как можно жить без доверия? Это же не жизнь, это существование! Тот человек должен иметь сильную волю, чтобы не потерять разум, но он же несчастен. Ой! Простите, я не хотела дерзить вам. - щеки вновь окрасил бледный румянец. И совсем упавшим голосом, полным неприятия, спросила: Если вы боитесь людей, то вы боитесь и себя? И меня?
Salazar Slytherin: - Две правды, вот как... А может быть, правда у каждого своя? - лукаво улыбаясь, промурлыкал Слизерин, - Может быть, нет единой истины, и все относительно? Может быть, мы видим мир таким, каким хотим видеть, а не таким, какой он есть на самом деле? Может быть, мы сами все это придумали, а? Вы знаете ответы на все эти вопросы?.. Он выдержал небольшую паузу, позволяя девушке осмыслить услышанное. - Как говорил древний мудрец - я знаю, что я ничего не знаю. Я ни в чем не уверен, я сомневаюсь во всем, даже в факте своего существования. Вот Вы сказали, что жадные до власти люди губят душу, но можете ли Вы мне ответить, что есть душа? И почему я должен верить, что она есть? - мужчина увлекся и буквально засыпал Катарину вопросами; в глазах его мерцали задорные огоньки, а губы змеились в лукавой улыбке: не иначе сам искуситель во плоти! - А что считать грехом? Кто вообще имеет право судить, что грешно, а что - нет? И почему мы должны следовать кем-то навязанной воле, если в нас достаточно сил, чтобы принимать решения самостоятельно? Почему я должен подчиняться чьей-то воле, когда я могу навязывать свою? Я сильнее! - о, этот спор зашел слишком далеко, но не так-то просто было остановиться: Салазар обожал спорить, но желающих подискутировать с ним находилось не много - в основном возражать ему попросту боялись. - хм, может, бояться людей и глупо, не спорю, но и не бояться их совсем не менее глупо, - уже спокойнее продолжал он, - А жить без доверия можно, и вполне себе ярко. Я проверял... Последние слова прозвучали как-то отрешенно и холодно, даже леденящим тоном, не допускающим сомнений. - Я боюсь Вас, потому что невольно открылся Вам. Это значит, что Вы, даже не специально, имеете куда больше шансов причинить мне боль, чем кто-либо другой. Кроме того, Вы теперь знаете мои слабые места... - зельевар усмехнулся, сощурившись, - А себя я не боюсь. Себя я ненавижу. Я омерзителен. Я чудовище. Но я и люблю себя...
Katarina Longbottom: Катарина удивленно воззрилась на лорда Салазара: - А вы сомневались? Все в мире относительно, у каждого своя правда. Наверное, своя правда есть и у тех, кто когда - то давно убил моего жениха, и у той, кто проклял леди Лилиан, того кто ранил Гарольда. Я не знаю, смогу ли... Да нет, скорее всего никогда не смогу простить их. Но понять - я их понимаю. И если мир таков, каким мы хотим его видеть - прекрасно. Это несчастье лишь для тех, кто замечает только боль и тьму. А не, например, верную жену, доброго мужа, любимого сына. Хорошую погоду и кусок хлеба, доброе вино и красоту других существ. Верить или не верить - это ваше право, милорд. Но, я думаю, что ничто не проходит бесследно. И теряют только тех, кто потерял сам себя. Того, кто когда-то любил, но столкнувшись с потерей - боится любить вновь. Кто столкнулся с предательством друга - не может доверится более достойным и любящим его людям. Разве пытаясь добиться власти, человек не начинает играть с другими и панически бояться, что однажды сыграют им? Это грустно, мой лорд. Душа, сознание, сердце - как не назови, но человек - зверь стадный, он не может быть совсем один, он должен иметь рядом кого-то. Пусть даже, чтобы поиграть? Но даже капризный ребенок любит свои бессловесные игрушки. Люди же, с характером, как можно не любить их? Не доверять совсем никому? Ведь это же так страшно! - Катарина говорила убежденно, с горящим пламенем в глазах. Она действительно верила в свои слова. И наверное потому ерзала на скамье, требовательно смотря в глаза алхимика. Ее глаза полыхнули и она страстно ответила: - Никто не измерит ваши грехи. Никому это и не нужно, единственный, кто может и делает это - вы сами. Разве вы не рассуждали никогда, не размышляли над своими поступками? Разве навязывая свою волю, вы не отвечаете на что-то, что обидело и задело вас? Милостивый государь, тому, кто не хочет подчинятся, не навязать свою волю. Он всегда будет делать и поступать так, как считает правильным! И это величайшее благо, наверное. Каждый стремится к счастью, тому, в чем он видит счастье? Разве человек с детства мечтает о власти? Но никогда не мечтает о любви, ребеночке и свете гордости в глазах отца? Я вот мечтала, - с детской обидой сказала девушка. С обидой на холодный тон собеседника, с обидой на не исполненные мечты. Еще больнее и обиднее прозвучали дальнейшие слова. Девушка вновь вскинулась, гневно и негодующе смотря в глаза зельевара: - Я никогда не буду бить в слабые места, а зная их, просто обойду!! И вы, между прочим, тоже можете сделать мне больно, ведь я не закрывалась от вас, я вся такая, как я есть! - девушка взъерошенный воробьем выглядела. Но последние же слова лорда Слизерина повергли ее в недоумение, наполнили сочувствием. Она попросила: Не надо. Не мучайте себя, просто постарайтесь примириться с собой. Как это можно, любить себя и ненавидеть? Это... это же противоположные чувства!
Salazar Slytherin: Слизерин снова смеялся... Тем самым смехом, который пропитан ядом, тем самым смехом, который звучит страшнее любых слов. А что... Он любил смеяться именно так. Это был его самый искренний смех. - О да, у них были свои причины... И они, скорее всего, искренне верили, что поступают правильно. Я вот тоже склонен верить, что поступаю правильно: пока моя совесть молчит, значит, я нигде не ошибся, - так я полагаю, с этим живу. И не нужны мне никакие другие судьи, которые будут обвинять меня в грехах! Да, я ошибался, я был не прав, но греха на мне нет. Нет греха ни на ком! - Салазар говорил воодушевленно, чувствовалось, что искренне верит в свои слова. - Не доверять никому - слабость, согласен. Но я и не говорил никогда, что у меня нет слабостей... Да, я сильнее многих, но я при этом и очень уязвим. И я многого боюсь. Но я все же живу, а не существую, и планы на жизнь у меня грандиозные, - продолжал он, - Хотя, может быть, дело всего лишь в том, что я слишком горд, чтобы сдаться, признать поражение... На несколько мгновений мужчина умолк и закрыл глаза, склонив голову. - Я просто хочу жить так, как считаю правильным. Мне не нужен священник, чтобы наставлять меня на путь истинный. У меня есть свой путь, одобренный моей совестью... Добра и зла нет. Есть только разное отношение к одним и тем же поступкам и событиям... - теперь он говорил тихо, скорее просто рассуждал вслух, чем обращался к Катарине. Голос его звучал очень уверенно, но былого жара в нем уже не было. - Да, я могу причинить Вам боль. Возможно, мне даже захочется это сделать, если Вы посмеете снова жалеть меня, - прошипел он, снова глядя в ее глаза, и в этот раз его взгляд не предвещал ничего хорошего, - Меня трогает Ваше беспокойство о моей жалкой персоне, но жалеть меня, как брошенного котенка, которому ужасно одиноко и холодно, я не позволю никому! Не забывайтесь, милая леди, я действительно чудовище, хоть Вам и не хочется верить в это. Но я могу это признать. Я научился жить со зверем, который обитает во мне. Я научился его любить. И я люблю его больше, чем себя-человека... Может быть, я-человек просто не выдержал всех сюрпризов, подкинутых жизнью. Может быть, я уже сломался. Но я не сдамся... Зельевар нервно сжал кулаки, да так, что костяшки его пальцев побелели. Эта гримаса боли и ярости - это тоже было его настоящее лицо...
Katarina Longbottom: Мне холодно от этого смеха. Зябко кутаясь в плащ, подумала девушка. Она очень сильно побледнела, выпрямилась: - Если ваша совесть молчит, Лорд Салазар Слизерин, это значит, что вы не сделали еще того, за что могли себя бы осудить. И я говорю об этом, именно об этом. Я не знаю и не хочу знать ваших грехов, зачем? Вы тот, кто вы есть именно сейчас, а не двадцать лет назад и не тридцать лет вперед. Вы говорите, что нет греха ни на ком? Замечательно, ведь тогда вы не должны страдать и терзаться. Я завидую, наверное, даже вам. Вы свободны, я же - нет. Я все время боюсь сделать что - то не то, обидеть кого - то, заставить осуждать меня отца или брата. Я очень плохо завожу друзей, я просто не знаю, как сказать свое мнение, отличное от их, чтобы они не обиделись и не начали огрызаться в ответ. Это меня гложет, да. Но мне почему - то кажется, что я не менее счастливый человек, чем вы. Просто по - другому. Ведь у меня есть друзья, есть брат и названная сестра, которые, я знаю, не бросят и не обидят меня! Я хочу верить и я верю. И надеюсь, ничто не заставит меня от этого отказаться! Ведь иначе я перестану быть собой... Я не хочу этого. Вы говорите о грандиозных планах... Есть ли в них тепло, уют дома, голоса любимых? Если есть - значит вы верите в то, что это будет. И это прекрасно - успокаиваясь, заметила Катарина. - Но гордость... Сломаете ли вы кого-нибудь, если перед вами будет выбор - или признать поражение или жизнь человека? Все равно? Девушка умолкла, глядя на лицо Салазара. несколько мгновений царила тишина. Довольно - таки напряженная, надо заметить. Леди Кэти выпрямилась, но выдержала взгляд. Только руки вновь сжались в кулачки. - Вы угрожаете мне, милорд? или предупреждаете? А... Неважно! - легкий лихорадочный румянец окрасил лицо девушки. - Я, да, беспокоюсь о Вас, милорд, но отнюдь не жалею! Жалеть можно только тех, кто действительно несчастен. Вы же сами выбираете свой путь! - голос звенел. - И Вам решать, как вы пойдете по нему. И что будете делать! Но, мой лорд, я не считаю и не буду считать чудовищем абсолютно никого! Потому что чудовищем не может быть и не будет тот, кто способен на чистые и благородные поступки! Ведь вы учите не только знатный господ, но и тех, кто ничего не имеет за душой, лорд мой, и, вы правы. Может в Вас и живет некий зверь, но в каждом есть подобные существа. В закромах души. Вот только если его контролировать, то он не захватывает, не порабощает разум. А это главное! И помедлив, девушка добавила: - Мне холодно от вашего смеха.
полная версия страницы